Анна Викторовна Алексеевич

Межславянские языковые контакты эпохи Средневековья исследуются преимущественно на основе сохранившихся письменных памятников. В эту пору зарождаются литературные языки отдельных славянских народов, формируется корпус текстов на национальных языках. Письменные памятники содержат ценный материал, свидетельствующий о динамичном взаимодействии славянских языков даже после распада праславянского единства, в период их самостоятельного развития.

На территории современной Чехии письменность существовала с IX в.: поначалу на старославянском и латинском языках, позже – также на немецком. Первые письменные памятники на чешском языке известны со второй половины XIII в. Достаточно быстро чешский язык формируется в литературный «s bohatými možnostmi stylistické diferenciace: byla schopna (spisovná čeština – А. А.) vyjadřovat základní opozici stylu vysokého a nízkého, a to pomocí prostředků lexikálních a syntaktických»/«с богатыми возможностями стилистической дифференциации, способный (письменный чешский язык – А. А.) выражать базовую оппозицию высокого и низкого стилей посредством лексических и синтаксических средств» (ŠLOSAR, VEČERKA, DVOŘÁK, MALČÍK, 2009, s. 59). Успешное развитие чешского языка, с одной стороны, и отсутствие письменности на национальных языках у соседних западнославянских народов, с другой стороны, стали основными причинами распространения чешского языка за пределами его этнической территории в XIV–XVI вв. «Экспансия» (Б. Гавранек) чешского языка затронула также восточнославянские языки, главным образом, благодаря польскому посредничеству (HAVRÁNEK, 1963, s. 298–300; HAVRÁNEK, 1998, s. 111–113).

Изучение чешского языкового влияния указанного периода обычно ведётся в трёх основных направлениях, а именно: 1) использование чешского письменного языка в корреспонденции, делопроизводстве, судебной практике Верхней Силезии, Польши, Словакии, Венгрии, отдельные факты употребления чешского языка в дипломатических отношениях с Великим княжеством Литовским; 2) бытование чешских библейских и литературных памятников среди других славянских народов, а также их перевод на польский, верхне- и нижнелужицкий, старобелорусский, староукраинский языки; 3) заимствование чешских слов – богемизмов – другими славянскими языками.

В каждом из указанных направлений исследователи работают с письменными памятниками. Использование чешского письменного языка за пределами Чехии чаще всего изучается по документам делового характера. К примеру, объектами исследования становились грамоты (ПЕРВОЛЬФЪ, 1890, c. 230–244; MACŮREK, REJNUŠ, 1961; ИНДЫЧЕНКО, 2014) и дипломатическая корреспонденция (PALACKÝ, 1831; АЛЕКСЯЕВІЧ, 2019).

Второе направление связано с изучением литературного чешского влияния. В данном случае рассматривается религиозная и светская литература, написанная по-чешски и получившая распространение среди других славянских народов, или же переводы чешских рукописей и книг на другие славянские языки. Известно, что в польских библиотеках сохранилось немалое количество чешских рукописных Библий, проповедей, молитвенников и стихотворных произведений. Например, в виленской библиотеке польского короля и великого князя Жигимонта I были найдены чешская Библия и чешский перевод произведений Яна Златоуста. По свидетельству Я. Длугоша, польская королева Ядвига чаще обращалась к чешским, чем к польским рукописям (HAVRÁNEK, 1963, s. 294; HAVRÁNEK, 1998, s. 108; MACŮREK, REJNUŠ, 1961, s. 168). С началом эпохи книгопечатания польские типографии издавали в том числе книги на чешском языке (JANSEN, 1998, s. 100; MALICKI).

На протяжении X–XI вв. словацкие земли постепенно были включены в состав венгерского государства. Письменным языком в государственно-административной, научной, просветительской, правовой сферах Венгерского королевства вплоть до XIV в. был исключительно латинский язык. Со второй половины XIV в. наравне с латинским в Словакии начинает использоваться чешский язык. В рукописных собраниях, созданных на словацких землях, были обнаружены многочисленные оригинальные и переводные памятники старочешской литературы или же их фрагменты, выполненные местными книжниками на рубеже XIV–XV вв. Проникновение в Словакию гуситских идей способствовало активному использованию чешского языка в церковной среде (VÁŽNÝ, 1936, s. 147–152; KAČALA, KRAJČOVIČ, 2006, s. 36– 39; ИНДЫЧЕНКО, с. 109–125).

Лужицкие сербы, по всей видимости, также обращались к чешской религиозной литературе. Например, одна старая чешская Библия находилась на сохранении в лужицкой церкви в Рашче еще в XVIII в. (JENĆ, 1880, s. 76; ПЕРВОЛЬФЪ, 1890, c. 14).

Знакомство с чешским литературным наследием в конечном счете привело к переводу чешских текстов на другие славянские языки. Стоит отметить, что польская, словацкая, лужицкие, белорусская, украинская письменности формировались в разных культурно-исторических условиях. Первый письменный памятник на старопольском языке – «Kazania świętokrzyskie» – известен с середины XIV в., большинство же памятников появляется в конце XIV–XV вв. Зарождение литературного словацкого языка обычно связывают с выходом в 1787 г. научной работы А. Бернолака «Dissertatio philologico-critica de literis Slavorum». Самым древним памятником лужицкой письменности является «Budyska přisaha», датируемая около 1532 г. Становление старобелорусской и староукраинской письменностей имело много общего. Они развивались в схожих условиях на территории совместного государства – Великого княжества Литовского; обычно первые памятники относятся к концу XIV в. Таким образом, перевод старочешских текстов был возможен лишь на те славянские языки, которые обладали своей письменностью в XIV–XVII вв. К ним относятся польский, белорусский, украинский, лужицкие; не попадает в этот период словацкий язык, хотя, как известно, влияние чешского языка на него было огромным.

Старопольская письменность. Заимствование чешских слов польским языком началось в дописьменный период и было тесно связано с христианизацией Польши в X в. Поскольку новое вероучение проникало с чешских и моравских земель, религиозная лексика также была позаимствована у соседей. Богемизмы имели разный характер. Часть из них относится к семантическим, когда собственно польские слова под чешским влиянием приобретали новые значения. В большинстве же случаев через чешское посредничество заимствовались латинизмы, германизмы, романизмы, старославянизмы. Как отмечал З. Клеменсевич, «w języku czeskim podlegają one (zapożyczenia – А. А.) pierwszemu procesowi slawizacji. Przeniesione na polskie podłoże, przechodzą drugą adaptację, którą określają właściwości polskiego systemu fonologicznego i gramatycznego»/«в чешском языке они (заимствования – А. А.) подверглись первому процессу славянизации. Перенесенные на польскую почву, они прошли вторую адаптацию, приобретая черты польской фонологической и грамматической систем» (KLEMENSIEWICZ, 2002, s. 29).

Зарождение письменности на польском языке и её раннее развитие имело прямую связь с чешской литературно-письменной традицией. Такие значительные старопольские памятники XV в. как «Biblia królowej Zofii», «Psałterz floriański», «Psałterz puławski» были переведены с использованием чешских редакций. Как и в дописьменный период, богемизмы заимствовались прежде всего из религиозной сферы. Кроме библейских текстов, переводились или создавались по чешскому образцу духовные песни («Bogurodzica», «Przez Twe święte wskrzeszenie / zmartwychwstanie», «Krystus z martwych wstał je», «Wesoły nam dzień dziś nastał»), молитвы («Modlitewnik siostry Konstancji»), легенды («Legenda o św. Dorocie», «Legenda o sw. Błażejim»); не исключается также чешское влияние на проповеди («Kazania świętokrzyskie», «Kazania gnieźnieńskie»). Отдельный интерес представляют глоссы, маммотректы к Библии, в избытке содержащие богемизмы (NEHRING, 2017; JANSEN, 1998; MATLA, 2012, s. 222–225). Продолжительное чешское воздействие на польскую христианскую лексику сначала в устной форме, позже через письменность имело ощутимый результат: по подсчётам Э. Клиха, богемизмы составили 77% от общего количества польских религиозных терминов (KLICH, 1927, s. 147). Схожее, но более современное исследование М. Карплук показало цифру 71% (KARPŁUK, 1988), что в целом подтверждает выводы Э. Клиха. Впрочем, чешское влияние распространилось не только на религиозную, но также светскую художественную (лирика, «Historie rzymskie», 1543 г., «Dialog Palinura z Karonem», XVI в.) и научную («Antidotarium» Я. Станки, 1472 г., «Nomenclator» Шимона из Лович, 1532 г., «Zielnik» С. Фалимиржа, 1534 г.) старопольскую литературу (ORLOŚ, 1980, s. 15–17; JANSEN, 1998; SIATKOWSKI, 1996, s. 17–120).

В начале XV в. польские деятели проявили интерес к диакритике, разработанной Я. Гусом. Над диакритической системой знаков для польского языка по чешскому образцу работали Я. Паркош, С. Заборовский, С. Мужиновский, Я. Янушовский (BRÜCKNER, 1906, s. 111–115; KLEMENSIEWICZ, 2002, s. 91–99, s. 357–370).

Кодификация польского языка в XVI в. протекала частично под чешским влиянием. Согласно З. Штиберу, чешский язык сыграл роль «арбитра» в выборе между малопольскими и великопольскими формами для закрепления только одних в качестве литературных. Исследователь сравнил формы польского письменного языка второй пол. XVI в. с соответствующими диалектными формами великопольскими и малопольскими, а также с чешскими. Выяснилось, что в литературный язык попадали как великопольские, так и малопольские формы, «jenakże tam, gdzie język literacki miał do wyboru dwie formy, małopolską lub wielkopolską, wybierał zwykle tę z nich, która była podobniejsza do odpowiedniej formy czeskiej»/«однако там, где литературный язык имел на выбор две формы, малопольскую или великопольскую, выбиралась обычно та из них, которая была более похожа на соответствующую чешскую форму» (STIEBER, 1974, s. 313).

Лужицкая письменность. Как и в случае с польским языком, первые чешские заимствования проникли в лужицкие диалекты устно в период христианизации. С новым вероучением лужичан знакомили как немецкие, так и чешские миссионеры. Последние, по всей видимости, пришли первыми в лужицкие земли еще во времена Кирилла и Мефодия (FRINTA, 1954, s. 28–36). Согласно результатам исследования А. Фринты, религиозная лексика лужичан (до XII в.) в основном чешского происхождения. Анализ языкового материала показал, что богемизмы (вместе со старославянизмами, усвоенными при чешском посредничестве) и германизмы находятся в количественном соотношении как 3 : 1, т. е. общее количество богемизмов со старославянизмами – 161, германизмов – 56. (FRINTA, 1954, s. 36–37).

Самый ранний из сохранившихся памятников – «Budyska přisaha» – по-видимому, был переведен с чешского языка, что подтверждается подробным лингвистическим анализом. Более того, Э. Ворнар предлагает рассматривать его как чешский письменный памятник верхнелужицкой редакции (WORNAR, 2012, s. 120). В 1548 г. М. Якубица перевел на нижнелужицкий язык Новый Завет, используя немецкий перевод М. Лютера. Как было установлено В. Кыасом, беря за основу немецкий текст, М. Якубица также обращался к чешскому изданию 1545 г., подготовленному типографом Я. Гадом в Праге. «Z české předlohy přijímal Jakubica nejen četné české výrazy, které v lužické srbštině nikdy nebyly, ale také hojné (i nepřesné) překlady, odlišné od Luthera a zakládající se na Vulgatě»/ «Из чешской редакции Якубица заимствовал не только многочисленные чешские слова, раннее неизвестные серболужицкому языку, но также многие (и неточные) переводы, отличные от Лютера и восходящие к Вульгате», – заключает В. Кыас (KYAS, 1964, s. 374). Следующий перевод Библии был осуществлен М. Френцелем в 1670 г., а именно были переведены на верхнелужицкий язык Евангелия от Матфея и Марка. К 1706 г. был готов Новый Завет. По свидетельству самого переводчика, кроме греческого, латинского и немецкого текстов, он пользовался чешской Кралицкой Библией и польской Гданьской Библией. В основном отмечается влияние чешского языка на орфографию и лексический состав верхнелужицкого перевода (LEWASZKIEWICZ, 2017, s. 370–371).

Старобелорусская письменность. Одно из самых замечательных событий в восточнославянской письменности было связано с Чехией. В течение 1517–1519 гг. Ф. Скорина перевел и опубликовал 23 книги Библии в Праге. Кроме того, в процессе перевода белорусский просветитель обращался к чешской Венецианской Библии 1506 г. Изучению языка Ф. Скорины посвящено большое количество исследований, в том числе анализировались в нем чешские заимствования (ВЛАДИМИРОВ, 1888; БУЛЫКА, 2015; ФЛОРОВСКИЙ, 1946; ЖУРАЎСКІ, 1968; АНІЧЭНКА, 1989; БУДЗЬКО, 2013 и др.). Вместе с тем А. Н. Булыко отмечал «эфемернасць чэшскага лексічнага матэрыялу»/«эфемерность чешского лексического материала» в переводах Ф. Скорины (БУЛЫКА, 2015, c. 113), имея в виду, что большинство выявленных богемизмов впоследствии не закрепилось в старобелорусском языке.

Переводная старобелорусская литература пополнилась и другими произведениями, восходящими к чешским редакциям: «Песня песней» в составе рукописи из Синодального собрания ГИМ, «Сказание о Сивилле-пророчице», «Книга о Таудале-рыцере», «Книга Товита». По всей вероятности, «Житие Алексея, человека Божьего», «Троянская история», «История об Аполлоне Тирском» были переведены с использованием чешских источников. В рамках текстологического анализа исследователи обращали внимание и на языковые особенности произведений, свидетельствующие об их чешском происхождении (ФЛОРОВСКИЙ, 1947, с. 28–42; VERKHOLANTSEV, 2008; АЛЕКСЯЕВІЧ, 2020, c. 40–45).

На сегодняшний день остается открытым вопрос о чешском влиянии на правовые памятники Великого княжества Литовского (далее – ВКЛ). Исследователи предполагают, что несохранившийся Вислицкий статут 1438–1439 гг., Статуты ВКЛ 1529, 1566, 1588 гг., Метрика ВКЛ могли составляться с использованием чешских юридических кодексов (ПЕРВОЛЬФЪ, 1886, с. 307–309; ПЕРВОЛЬФЪ, 1890, с. 92–95; ЯКОВЛІВ, 1929; ФЛОРОВСКИЙ, 1947, с. 51–59). Одним из первых, кто обратил внимание на сходство старобелорусских и чешских юридических памятников, был Г. Иречек. Исследователь характеризовал Статут ВКЛ 1529 г. следующим образом: «<…> jest to zákoník podle obsahu polský, podle písma ruský a podle slohu český»/«<…> этот кодекс по содержанию польский, по письму русский и по стилю чешский». По утверждению Г. Иречека, Статут ВКЛ изложен «nářečím běloruským» /«белорусским диалектом», но написан «právnickým slohem českým»/«чешским правовым стилем» (JIREČEK, 1903, s. 517). Следует отметить, что пока еще преждевременно говорить о преемственности правовых норм или же о заимствовании чешских юридических терминов в правовой язык ВКЛ; здесь требуется более подробное изучение проблемы.

Староукраинская письменность. Популярное средневековое сочинение Луцидарий было переведено на староукраинский язык с чешского протографа, причем переводился он трижды: около сер. XVI в., в 1563 г., в 1636 г. До нас дошло девять списков. Исследователи проследили связь староукраинского памятника со старочешскими редакциями Lucidář из Фюрстенбергской рукописи и его печатным вариантом 1498 г. (ФЛОРОВСКИЙ, 1947, с. 42–45; PETIŠKOVÁ, 2017; ТЕМЧИН, 2020; ТЕМЧИН, 2021).

Отдельно стоит сказать о чешском влиянии на галицко-волынские грамоты. Одним из первых, кто на это обратил внимание, был Б. Гавранек. Исследователь отмечал, что в западнорусских (старобелорусских – А. А.) и особенно галицко-волынских правовых документах XIV – нач. XV в. «lze patrně viděti přímý vliv»/«можно, очевидно, видеть прямое чешское влияние» и приводил в качестве примеров следующие слова и словосочетания: našim listm (1393 г.), věnoval (1398 г.), ne vymenivaja, menovanaja (1433 г.) (HAVRÁNEK, 1998, s. 112). Более подробно данной проблемой занимался Й. Мацурек, который изучал влияние чешских грамот и старочешского языка на грамоты южно-западной Украины XIV – первой пол. XV в. Очевидно, что составители староукраинских грамот пользовались образцами чешских грамот, чешскими формулярами, и, возможно, владели разговорным чешским и словацким языками. Сходство с чешскими источниками в первую очередь проявляется в стиле и структуре староукраинских грамот. По мнению Й. Мацурека, многие полонизмы, обнаруженные в староукраинских текстах, следует отнести к богемизмам (MACŮREK, 1958; MACŮREK, 1960a; MACŮREK, 1960b).

Выводы. Чешское влияние на другие славянские языки в XIV–XVII вв. затронуло в первую очередь письменности, которые развивалась на польском, лужицких, белорусском, украинском языках. Заимствование чешских слов осуществлялось как устно, так и в письменной форме, т. е. в процессе перевода чешских источников на другие славянские языки. Учитывая тот факт, что чешский язык довольно быстро развился в письменный язык и успешно применялся в различных сферах жизни, его начали использовать в сопредельных с Чехией территориях Силезии, Польши, Словакии, Венгрии (в отношении своих славянских владений), частично в Великом княжестве Литовском. Впоследствии чешские письменные памятники начинают переводиться или же использоваться в процессе перевода на старопольский (XV–XVI вв.), лужицкие (XVI–XVII вв.), старобелорусский (XV–XVII вв.) и староукраинский (к. XIV–XVII вв.) языки.

Прямое и продолжительное влияние чешский язык имел на соседние польский, словацкий и лужицкие языки. Поскольку в указанный период начали развиваться польская и лужицкие письменности, более зрелая чешская письменность служила в качестве образца и источника, например, библейских текстов. Кроме многочисленных богемизмов, обнаруженных в польских и лужицких памятниках той поры, отмечается чешское влияние на их графику и даже на процесс кодификации польского литературного языка (роль «арбитра»). Словацкий язык на данном историческом этапе продолжал находиться под устным влиянием чешского языка.

В старобелорусский и староукраинский языки богемизмы проникали преимущественно через польское посредничество, т. е. непрямым путём. Вместе с тем чешский язык оказывал и непосредственное влияние на восточнославянские письменности. Некоторые чешские редакции библейских и художественных текстов послужили источниками переводов на старобелорусский и староукраинский языки. Вполне вероятно, что юридическая терминология, стиль и структура многих правовых документов, которые использовались на территории ВКЛ, были заимствованы из чешских кодексов и грамот.

Таким образом, «экспансия» чешского языка затронула достаточно большой славянский регион, где проживали носители как западно-, так и восточнославянских языков, и имела положительное влияние на развитие польской, лужицких, белорусской и украинской письменностей в XIV–XVII вв.

Литература

BRÜCKNER, A. Dzieje języka polskiego. Lwów: T-wo Naucz. Szkół Wyższ. we Lwowie, 1906.

FRINTA, A. Bohemismy a paleoslovenismy v lužickosrbské terminologii křesťanské a jejich dějepisný význam. Praha: nákladem Karlovy university, 1954.

HAVRÁNEK, B. Vlivy spisovné češtiny na jiné jazyky slovanské v době feudalismu. In: Studie o spisovném jazyce. Praha: Nakl. Českosl. Akad. Věd, 1963, s. 291–304.

HAVRÁNEK, B. Expanse spisovné češtiny od 14. do 16. století. In: Co daly naše země Evropě a lidstvu. 3-é vyd. Praha, 1998. Češ. 1: Od slovanských věrozvěstů k národnímu obrození, s. 103–116.

JANSEN, O. Český vliv na středověkou literaturu polskou. Co daly naše země Evropě a lidstvu. 3-e vyd. Praha, 1998. Češ. 1: Od slovanských věrozvěstů k národnímu obrození, s. 93–101.

JENĆ, K. A. Pismowstwo a spisowarjo delnjołužiskich Serbow. Časopis Maćicy serbskeje. Lětnik XXXIII. 1880, s. 73–154.

JIREČEK, H. Právnický život v Čechách a na Moravě v tisícileté době od konce IX. do konce XIX. stol. Praha: Nákl Aut., 1903.

KAČALA, J., KRAJČOVIČ, R. Prehľad dejín spisovnej slovenčiny. Martin: Matica slovenská, 2006.

KARPŁUK, M. O najwcześniejszym polskim słownictwie chrześcijańskim. In: KARPŁUK, M., SAMBOR, J. (eds.) O języku religijnym. Zagadnienia wybrane. Lublin, 1988, s. 89–102.

KLEMENSIEWICZ, Z. Historia języka polskiego. Wyd. 8-e. Warszawa: Wydaw. Nauk. PWN, 2002.

KLICH, E. Polska terminologia chrzecijańska. Poznań: Poznańskie T-wo Przyjaciół Nauk, 1927.

KYAS, V. Česká předloha nejstarší lužickosrbské jazykové památky. Slavia. Roč. 33, 1964, s. 369–374.

MACŮREK, J. Po stopách spisovné čeńtiny v jihozapadní Ukrajině koncem 14. a v 1. polovině 15. století. In: ZÁVODSKÝ, A. (ed.) Franku Wollmanovi k sedmdesátinám: sb. pr. Praha, 1958, s. 42–63.

MACŮREK, J. K otázce vztahů listiny české, ukrajinské a moldavské v druhé polovině 15. století. Sborník prací Filozofické fakulty brněnské univerzity. Řada historická. Brno, 1960. Roč. 6, Č. C7, s. 151–159.

MACŮREK, J. Macůrek, J. K dějinám česko-ukrajinských a česko-rumunských vztahů 2. pol. 14. a 1. pol. 15. století. Slovanské historické studie 3. Praha, 1960, s. 127–184.

MACŮREK, J., REJNUŠ, M. K otázce spisovné češtiny v Polsku v 15. a poč. 16 století. Slovanské historické studie. 1961. D. 4, s. 163–261.

MALICKI, J. Vliv češtiny na polštinu. In: Nový encyklopedický slovník češtiny [online]. [cit. 01. 04. 2023]. Dostupné na: https://www.czechency.org/slovnik/VLIV%20%C4%8CE%C5%A0TINY%20NA%20POL%C5%A0TINU.

MATLA, M. Czeskie wpływy kulturowe w języku i piśmiennictwie państwa piastowskiego (od X do XIV wieku) w świetle historiografii polskiej. Historia Slavorum Occidentis. R. 2 (3). 2012, s. 210–233.

LEWASZKIEWICZ, T. Czesko-łużyckie kontakty językowe od X/XI do XXI wieku. Bohemistyka. Nr. 4, 2017, s. 359–382.

NEHRING, W. Wpływ języka i literatury staroczeskiej na język i literaturę staropolską. Poznań: Pro, 2017.

ORLOŚ, T. Z. Polsko-czeskie związki językowe. Wrocław: Zakł. Narodowy imienia Ossolińskich : Wydaw. Pol. Akad. Nauk, 1980.

PALACKÝ, F. Gazyk český na dwoře Litewském w XV. Stoletj. Časopis Českého Museum. № 5. 1831, s. 280–283.

PETIŠKOVÁ, D. Recepce středověkého výkladového sborníku Lucidarius v ukrajinském literárním prostředí: disertační práce. Praha, 2017.

SIATKOWSKI, J. Czesko-polskie kontakty językowe. Warszawa: Energeia, 1996.

STIEBER, Z. Świat językowy Słowian. Warszawa: Państw. Wydaw. Naukowe, 1974.

ŠLOSAR, D., VEČERKA, R., DVOŘÁK, J., MALČÍK, P. Spisovný jazyk v dějinách české společnosti. Praha: Host, 2009.

VÁŽNÝ, V. Spisovný jazyk slovenský In: HUJER, O. (ed.) Československá vlastivěda, řada II: Spisovný jazyk český a slovenský. Praha, 1936, s. 145–215.

VERKHOLANTSEV, J. Ruthenica Bohemica: Ruthenian Translations from Czech in the Grand Duchy of Lithuanian and Poland. Wien ; Berlin: Lit. Verlag, 2008.

WORNAR, E. Kak serbska je Budyska přisaha? Lětopis. No 2. 2012, s. 114–121.

АЛЕКСЯЕВІЧ, Г. В. Моўныя кантакты паміж Вялікім Княствам Літоўскім і Чэшскім Каралеўствам першай трэці XV ст. Беларуская лінгвістыка. Вып. 82. 2019, с. 76–85.

АЛЕКСЯЕВІЧ, Г. В. Чэшская моўная традыцыя ў Беларусі на іншаславянскім фоне: старабеларускі перыяд: дыс. … канд. філал. навук. Мінск, 2020.

АНІЧЭНКА, У. В. Беларуска-чэшскі сінкрэтызм мовы пражскіх выданняў Скарыны. Slavia. Roč. 58. 1989, s. 115–120.

БУДЗЬКО, І. У. Кантамінацыя як інавацыя: да праблемы вызначэння прынцыпу перакладу Бібліі Францыска Скарыны. In: ЛУКАШАНЕЦ, А. А. (ed.) Мовазнаўства. Літаратуразнаўства. Фалькларыстыка: XV Міжнар. з’езд славістаў (Мінск, 20–27 жн. 2013): дакл. беларус. дэлегацыі. Мінск: Беларус. навука, 2013, с. 5–26.

БУЛЫКА, А. М. Чэшская лексіка ў выданнях Ф. Скарыны. In: БУЛЫКА, А. М. Выбраныя працы. Мінск: Беларус. навука, 2015, с. 99–114.

ВЛАДИМИРО, П. В. Доктор Франциск Скорина, его переводы, печатные издания и язык. – СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1888.

ЖУРАЎСКІ, А. І. Мова друкаваных выданняў Ф. Скарыны. In: КРАПІВА, К. (ed.) 450 год беларускага кнігадрукавання, 1517–1967: зб. арт. Мінск, 1968, с. 277–304.

ИНДЫЧЕНКО, А. А. Чешский литературный язык за пределами его этнической территории в XV–XVII вв.: дис. ... канд. филол. наук. Москва, 2014.

ПЕРВОЛЬФЪ, І. Червонорусскій переводъ Вислицкаго статута. In: Труды VI Археологического съезда в Одессе (1884 г.): [в 4 т.]. Т. 1. Одесса, 1886, с. 307–309.

ПЕРВОЛЬФЪ, І. Славяне, ихъ взаимныя отношенія и связи. Т. 3: Славянская идея в политическихъ и культурныхъ сношеніяхъ Славянъ до конца XVIII вѣка, ч. 1: Западные славяне. Варшава: Имп. Варшав. ун-т, 1890.

ТЕМЧИН, С. Руськомовный перевод 1636 года чешского Луцидария (Оломоуц, 1622). Res Humanitariae. XXVIII. 2020, s. 146–163.

ТЕМЧИН, С. Типы рецепции Луцидария в России, Беларуси, Украине, Польше и Чехии середины XVI – первой четверти XX в. Slavistica Vilnensis. Vol. 66 (1). 2021, p. 10–22.

ФЛОРОВСКИЙ, А. В. Чешская Библия в истории русской культуры и письменности (Фр. Скорина и продолжатели его дела). Sborník filologický. Praha, № 12. 1946, s. 153–258.

ФЛОРОВСКИЙ, А. В. Чехи и восточные славяне. Очерки по истории чешско-русских отношений (X–XVIII вв.): в 2 т. Praha: Orbis–Legiografie–Práce. Т. 2. 1947. 1947.

ЯКОВЛІВ, А. Впливи старочеського права на право українське литовської доби XV–XVI в. Прага: Держдрук, 1929.

Докторантка, университет им. Т. Г. Масарика, философский факультет, отделение славянских языков, Брно, Чешская Республика. Кандидат филологических наук; старший научный сотрудник Института языкознания имени Якуба Коласа, Центра исследований белорусской культуры, языка и литературы НАН Беларуси, Минск, Республика Беларусь.

Kontakt: hanaaleks@gmail.com