PROUDY

Сегодня актуально обращение к фигурам, по идеологическим причинам не вошедшим в литературно-критический пласт конца XIX в., долгое время замалчиваемым, однако по масштабу и глубине осмысления литературы вполне достойным числиться среди генералов литературной критики.

Таков Константин Федорович Головин (1843–1913) – писатель, общественный деятель, участник монархического движения; видный деятель Министерства государственных имуществ, служивший во II отделении Императорской канцелярии, которое занималось законопроектными работами, горячий противник бюрократии. Его блестящая дипломатическая карьера оборвалась на 37 году из-за потери зрения, однако К.Ф. Головин, не теряя присутствия духа, стал видным антинигилистическим писателем, критиком, публицистом консервативного толка (принадлежал к так называемому «продворянскому» консервативному течению), известным под псевдонимом Орловский. Его повести и романы печатались в «Русском вестнике», «Русском обозрении» и других журналах. К.Ф. Головин-критик наиболее отчётливо проявил себя в книге «Русский роман и русское общество», которая выдержала три издания с 1897 по 1914 г. и была удостоена Пушкинской премии.

Кроме того, К.Ф. Головин был весьма авторитетен среди правых государственных деятелей и дворянского движения. На «среды Головина» приходили члены Государственного совета, учёные и литераторы. Писатель принимал участие в трудах Русского Народного Союза им. Михаила Архангела, сотрудничал с журналом «Прямой путь», был членом комиссии по подготовке книги в память 300-летия Дома Романовых, а незадолго перед смертью участвовал в работе Пятого Всероссийского Съезда Русских Людей в Петербурге в 1912 г.

Помимо прочего К.Ф. Головин являлся одним из идеологов черносотенного движения, что заставляет нас обратиться к трудам В.В. Кожинова, знатока черносотенного движения. Прежде всего, вспомним о том, что черносотенцы – бранная кличка, введенная противниками сразу после организации в ноябре 1905 г. «Союза русского народа», хотя с исторической точки зрения в ней нет ничего бранного. К примеру, спасать Москву от нашествия поляков и самозванцев шли вместе с Мининым и Пожарским именно «черные сотни». Не вызвало особого раздражения это название и у самих членов «Союза». На деле речь идет о консервативном движении, которое противопоставило себя всем революционным течениям – как буржуазно-либеральным, так и социалистическим. Крупной силой черносотенство не стало, но в своих прогнозах лидеры черносотенства были поразительно прозорливы, потому что уже к 1910 году, пережив неизбежность поражения, оказались не связанными никакими политическими интересами и приобрели редкую объективность и свободу мысли. С. Кара-Мурза, характеризуя труд В.В. Кожинова о черносотенстве, отметил следующее: «Он (В.В. Кожинов. – И.Г.) понял важный урок, который изложил в истории о черносотенцах: именно осознав неизбежность своего поражения, мыслители консерваторы отрешились от конъюнктурного интереса и смогли увидеть фундаментальные вещи» (1, 456).

Напомним, что в черносотенстве, в том числе в его высшем руководстве, приняли участие виднейшие деятели культуры России: филологи академики К.Я. Грот и А.И.Соболевский, виднейший византист академик Н.П.Кондаков, ботаник академик В.Л. Комаров (позже президент Академии наук), врач, профессор С.С. Боткин, актриса М.Г. Савина, создатель оркестра народных инструментов В.В. Андреев, книгоиздатель И.Д. Сытин и др. Как считал Л. Шестов, к черносотенству примкнул бы, будь он жив, Ф. Достоевский. В черносотенном движении участвовали иерархи Церкви, в том числе причисленный к лику святых будущий патриарх Тихон и митрополит Антоний Храповицкий (прототип Алеши Карамазова). Наконец, членами «Союза русского народа» были 1500 рабочих Путиловского завода. Исследуя черносотенство, В.В. Кожинов подчёркивал, что это не столько историческое исследование, сколько программа (Выделено мною. – И.Г.) для современной сегодняшней борьбы в сфере идеологии.

Учитывая всё вышесказанное и возвращаясь к личности К.Ф. Головина, отметим, что высокие духовно-нравственные устои, колоссальная образованность, аналитический ум, панорамное видение ситуации общественно-политической обстановки в России – всё это позволило К.Ф. Головину создать великолепный по глубине и живости мысли портрет литературной России. Этот литературно-критический труд является замечательным противовесом трудам тех критиков-«прогрессистов» XIX века, которых, согласно мнению В.В. Кожинова, сегодня невозможно изучать всерьёз.

Монография К.Ф. Головина отличается гармоничным построением – в ней четыре части, в каждой из которых по двенадцать глав. В первых главах книги «Русский роман и русское общество» критик даёт характеристику романтической школы в мировой литературе и в России; далее обращается к сороковым годам, осмысливая произведения И.С. Тургенева, учение славянофилов, творчество С.Аксакова, критику А.Григорьева, наследие Ф. Достоевского и Л. Толстого. Период с 1850 по 1880-й гг. критик называет эпохой «бури и натиска», когда к величайшему сожалению «властителями дум» стали Н.Чернышевский, А. Добролюбов, Д. Писарев, М. Антонович. К.Ф. Головин анализирует творчество Помяловского, Писемского, Салтыкова-Щедрина, снова обращает взор на Ф. Достоевского и Л. Толстого. Период с 1880 г. критик величает «современным затишьем», когда революционный идеализм, по его мнению, трансформируется под влиянием французского натурализма и немецкого, а также скандинавского индивидуализма. Здесь встречаем разборы произведений В. Гаршина, Короленко, Чехова и нравственно-философского учения Л. Толстого. К.Ф. Головин, рассуждая о последнем, пытается выявить истоки мировоззрения писателя, каков характер так называемого «перелома» в его творческой судьбе и каковы корни философии Л. Толстого, параллельно критик определяет внутренние противоречия и политическое значение общественной деятельности автора «Исповеди» и «В чём моя вера». Заключительные главы книги К.Ф. Головина посвящены модернизму в литературе и искусстве, сравнению модернизма и романтизма, что создаёт ощущение композиционной завершённости. Критик говорит об отсутствии чувства меры у декадентов, констатирует усиление демократических тенденций. Основные герои этих разделов – Л. Толстой, М.Горький, Д. Мережковский и В. Соловьёв. К.Ф. Головин обращается к романам и критике Д. Мережковского, отмечая недостатки его работы о Л.Толстом. А признаками, выявляющими сходство таких, на первых взгляд далёких друг от друга писателей, «высококультурного» Д. Мережковского и «чуждого всякой культуры» М. Горького, критик называет «беспринципность» и «шатость миросозерцания» (2, 2).

Говоря о литературной ситуации рубежа XIX–XX вв. К.Ф. Головин отмечает продолжение наметившихся ранее тенденций, что сказалось в «распаде установившихся до того времени форм и направлений», «более яркой анархии мысли» (2, 1). Кроме того, критик иронично заявляет, что «…Отличительной чертой современного искусства является (…) отсутствие всякой такой черты», «…Самую характеристику текущей эпохи и надо свести к такому разброду», в котором «Отрицание не только всякой школы искусства, не только всякого принципа и морали, и в художестве, но подчас и всякого здравого смысла даёт себя почувствовать всё заметнее», а «…Логика ослабла не менее этики и эстетики»(2, 1).

В до сих пор не решённом споре о веке Серебряном (что это, Ренессанс или декаданс?) К.Ф. Головин занимает однозначную позицию, решительно отвергая мнение Н. Бердяева и оказываясь по одну сторону с Н. Страховым, И.Буниным, И.Ильиным, В. Розановым. В 1890-х гг. критик говорит о «страшной участи», постигшей нашу литературу, в которой прежде находили «…Отражение духовного строя русского человека, не совсем похожего на человека культурного Запада» (2, 9), подчёркивая, что «Русский роман завоевал себе иностранных читателей не технической отделкой, не занимательностью фабулы, а богатством и задушевностью внутреннего содержания» (2, 9).

Выступая как антимодернист, К.Ф. Головин говорит, что «Уродливые причуды нескольких развинченных людей, из подражания Западу, наклеивших на себя комический ярлык декадентства, заслуживали одной только насмешки» (2, 2). Решив порвать со стариной, такие литературные деятели якобы вознамерились открыть в искусстве «новый путь» – здесь мыслитель намекает на одноимённый печатный орган.

На фоне такого развёрнутого аналитического обращения к целому спектру имён и явлений литературы, можно выделить определённые параметры, наличие которых определяет особенности русской литературы и обращение к этим критериям можно считать принципами литературной критики К.Ф. Головина. Это

• богатство внутреннего содержания (т.е. глубокий захват жизни, сильная работа ума);
• одухотворённость идеей (т.е. служение идеальным стремлениям даже в эпоху самого грубого реализма);
• отзывчивость сердца художника (противопоставленная невозмутимости и голой способности зорко и выпукло рисовать);
• духовное зрение, позволяющее воссоздать не просто сюжет сам по себе, а способ его восприятия.

«А если бы кто-нибудь вздумал потребовать от меня точного определения эпитета “художественный”, я бы сказал, что тот образ в действительности заслуживает этого названия, который совмещает в себе два условия – типичность, то есть ширину воспроизводимого явления, и красоту формы, в которую оно выливается» (2, 12), – высказывается К.Ф. Головин. Оговорим, что под словом «красота» понимается «…Не только наружная красивость, ласкающая зрение, а та обобщающая гармония внешней формы и внутреннего её смысла» (2, 12).

Тезисы К.Ф. Головина как будто транспонируются на нашу современную ситуацию и призывают быть бдительными в оценке произведений литературы текущего момента. «Измельчавшему обществу, очевидно, по вкусу и мелкое художество» (2, 11), – напоминает критик, – «И наше рассеянное, вечно торопящееся среди безделия общество потворствует этому новому направлению, по-видимому, находя удовольствие в беглых набросках, не тревожащих ни ума, ни сердца» (2, 11).

Таким образом, головинские размышления о литературе своевременно обращают нас к традиционным путям русской критики, которая никогда не позволяла себе выдавать за «художественное» произведение красивую, но мёртвую безделушку, или применительно к реалиям дня сегодняшнего – очередной шокирующий «текст» в духе постмодерна, который некоторые современные интерпретаторы, забыв о ценностной составляющей, готовы препарировать на предметном стекле поэтики.

В одной из публицистических работ «Склонен ли русский народ к фашизму?» В.В. Кожинов отмечал, что «В последнее время один из наиболее распространённых в прессе и самых настойчивых, даже распространённых прогнозов – это прогноз о грозном наступлении “русского национализма” или даже “русского фашизма”» (3, 246). Причём речь идёт «…Именно о народе, а не о кучке экстремистов, которые имеются в любой стране» (3, 247). Столько же умело и доказательно, как в случае с черносотенством, мыслитель опрокидывает жупел «русского фашизма», поэтому сегодня мы без всяких предубеждений обращаемся к фигуре К.Ф. Головина и подчёркиваем необходимость такого обращения, учитывая факт, отмеченный В.В. Кожиновым как очевидный: в наши дни, так или иначе, продолжается политическая и идеологическая борьба, начавшаяся на рубеже XIX – XX веков.

ПРИМЕЧАНИЯ

• Вадим Кожинов в интервью, беседах, диалогах и воспоминаниях современников. М., 2004.
• Головин (Орловский (К.Ф.). Русский роман и русское общество. СПб., 1904.
• Кожинов В. В. Склонен ли русский народ к фашизму? // Кожинов В.В. Пятый пункт: Межнациональные противоречия в России. М., 2005.